«Игра в кальмара» — это также изящный современный детектив. Как и любой продукт метамодернизма, дорама переосмысливает уже что-то нам давно знакомое. В первую очередь мы легко замечаем связь с нашумевшей и ставшей культовой «Пилой» (США, 2004—н.в) — это тоже кровавая игра (однако «Игра» более осмысленная и не такая визуально неприятная). Легко прослеживается мотив выживания в неизвестных условиях интеллектуальной озадаченности («Куб» (Канада, 1997, 2002, 2004)), социальной озадаченности («Платформа» (реж. Гальдер Гастелу-Уррутия, Испания, 2019)) и, конечно, море интриги (как в «Десяти негритятах», «Убийстве в „Восточном экспрессе"» Агаты Кристи). Наследие Запада прослеживается в используемых приёмах дотошной «чемоданной» симметрии а-ля Уэс Андерсон и стедикам а-ля Стэнли Кубрик (высокая стабилизация); съёмка от первого лица, от третьего лица, рапид (пафосное замедление).
Восточный план — инфернален, критически точно отражает современную жизнь Восточной Азии и Южной Кореи в частности, а также является ключом к культурным кодам дорамы.
Одними из самых культовых азиатских фильмов в этом отношении являются «Расёмон» (реж. Акира Куросава, Япония, 1950), где зрителю предлагается взглянуть на преступление (убийство) под совершенно разными углами, а также более попсовый «Олдбой» (реж. Пак Джан Ук, Южная Корея, 2003). В «Игре в кальмара» режиссёр так же играет с нами: каждому игроку присущ свой стиль пути к победе, который можно рассматривать с разных моральных углов (вплоть до самых абсурдных и невероятных). Нам на откуп даётся возможность рефлексировать, наблюдая за игроками и ассоциируя себя с тем или иным человеком.
Дорама вслед за «Паразитами» (реж. Пон Джун Хо, Южная Корея, 2019) художественно рассказывает зрителю о социальной немобильности и неравенстве в Южной Корее.