Ирина Морозова

Ноябрь — время долгих темных ночей и долгих историй. Так и хочется подобрать себе книгу, которая соответствовала бы настроению месяца: мрачную, пугающую — но не слишком. В преддверии самой темной части года мы поговорили с мастером таких историй: Татьяной Мастрюковой, у которой осенью как раз вышла новая книга.

Расскажите про себя и свой литературный путь. Почему вы начали писать и как давно?

Я родилась в очень читающей семье. Папа журналист, мама филолог и к тому же работала в библиотеке. Так что было на кого равняться: и как писать, и в каких количествах и что читать.

Потому для меня с самого детства неразрывно связны книги и писательство. Папины очерки всегда читались как рассказы и были для меня примером того, как из сухих фактов можно создать увлекательную историю.

Своих историй у меня было миллион.

Потому, едва научившись писать, я немедленно увековечила историю про двух попугаев и их друга крокодила, и даже оформила в виде книги. Лет в двенадцать меня сильно увлекла научная фантастика, и необъяснимые явления, о которых в советское время можно было прочитать в журнале «Наука и жизнь». Так появилась история про «Летучий Голландец», которую сейчас назвали бы фанфиком по «Две тысячи лье под водой». Таинственный корабль, высокие технологии, мистическое исчезновение. Конец, конечно, неоднозначный. Герой, разумеется, ненадёжный рассказчик. Тетрадку с повестью я легко подарила первому восторженному читателю, моему однокласснику, даже не оставив себе копию.

После школы мы с подругой стали писать авантюрно-приключенческую абсурдную комедию с элементами мистики, и пишем её до сих пор. Когда-нибудь я приведу все эти три коробки с рукописями в порядок, и мы опубликуемся. Под какими-нибудь псевдонимами. Всё же там 18+, а я в первую очередь детский писатель.

Потом появилась «Болотница». Я начала рассказывать дочерям о летних каникулах, проведённых на даче. И в один момент дети сурово оборвали меня: «Хватит! Хватит просто рассказывать, записывай! Нам нужна такая книга!»

Я написала. Придумывать особо много и не пришлось. И дальше было всё серьезно: ЛитРес:Самиздат, совершенно незнакомые читатели, премия «Электронная буква». Очень странное ощущение: будто всё это происходит не со мной. Есть я и есть писатель Татьяна Мастрюкова. Но по-настоящему всё началось с «Новой детской книги» издательства РОСМЭН. У меня счастливая писательская судьба, а у моих книг тем более.

Как вышло, что ваши книги все – в жанре мистики, триллера, ужаса? Что для вас значит это литературное направление?

Мне нравятся ужасы, я считаю их важным литературным жанром, с которым читатели любого возраста обязательно должны познакомиться. Они обладают терапевтическим эффектом. Я всегда на встречах в книжных магазинах шучу, что мои книги должны стоять в разделе «Медицина».

Ужасы дают эмоциональную разрядку без ущерба для здоровья. И ты в любом случае не один, ты свободно можешь обсудить самую невероятную ситуацию с другими, найти соратников, найти поддержку.

Я сама в стрессовой ситуации, перечитываю Кинга, Лавкрафта, Дэна Симмонса или срочно листаю новинки в разделе «Ужасы и мистика».

Но почему я сама стала писать именно ужасы? Сама не понимаю, почему любая история, даже самая весёлая, у меня в итоге непременно скатывается в мистику и триллер.

Есть ли у вас любимый писатель в этом жанре? Или, возможно, кумир, который вас вдохновляет?

Несмотря на то, что я привыкла смотреть на окружающую действительность с юмором и вообще скорее позитивно, испугать саму себя мне довольно легко. Иногда не нужно, но получается само собой.

Хорорры я люблю. Но больше читать, чем смотреть, потому что никакая чужая фантазия не сравнится с собственным воображением. В кино ты всегда по ту сторону экрана, со стороны наблюдаешь за чужими переживаниями. В книге ты уже внутри истории, ты сам создаёшь реальность, герой говорит твоим голосом, тем самым, что ты привык разговаривать с самим собой.

С кого я беру пример? Со всех хороших писателей. Гоголь, Чехов, Толстой, Достоевский, Кинг, Дэн Симмонс, Брэм Стокер, Шекспир, Конан Дойл, Булгаков, Мопассан, Гофман. Народные сказки. Со всех, кто хотя бы раз затронул меня, заставил почувствовать, будто я лично пережила все эти эмоции. А вот кумиров у меня нет, потому что такое отношение исключает критический подход, а терять его ни в коем случае нельзя.

Верите во что-то сверхъестественное?

Когда я говорю, что «Приоткрытая дверь» основана на реальных событиях, я ничуть не преувеличиваю. Квартира наша действительно была нехорошей, в том смысле, какой вкладывал в это определение Булгаков. Именно поэтому я очень скептически отношусь ко всякого рода рассказам якобы очевидцев, и сразу могу понять, правду человек говорит, придумывает или это вполне объяснимая игра воображения. Для 98% всех случаев потустороннего можно найти совершенно прозаическое объяснение. Но есть 2%, которые не поддаются логике. И иногда эти необъяснимые явления довольно жуткие. То, что действительно произошло, и чему я и люди, мнению которых я доверяю, не могут найти никакого логического объяснения, всегда страшнее, чем самая гениальная выдумка. Вполне возможно, что наступит время, когда и для этих событий будет найдено научное объяснение.

Хотя самая жуть, конечно, исходит не от потустороннего и сверхъестественного, а от обычных людей. Человеческие возможности до сих пор до конца не изучены, так что возможно всё.

На данный момент у вас вышли три книги. Это всё одна история, одна вселенная или три совершенно разные истории? Как лучше их читать?

Действие всех книг происходит в одной вселенной и, хотя они по времени и сюжету не связаны между собой, всё равно пересекаются, перекликаются. В каждой из книг можно найти отсылки к другим историям, к событиям или героям, или месту. Так что если вам показалось, что вы увидели отсылку, то вам, скорее всего, не показалось. И в то же время это три совершенно разные, отдельные истории, читать их можно в произвольном порядке. Однако, если учитывать, что все книги (в том числе та, которая только пишется) распределены по временам года, точнее – по каникулам, то логичнее было бы начинать с летних каникул, то есть с «Болотницы». Хотя сейчас осень, а значит – время «Приоткрытой двери».

Главные герои ваших книг – девочки-подростки. Почему? Опираетесь ли вы на свой опыт при написании книг?

Сначала были истории, которые произошли со мной. Потом я их рассказывала. Потом записала. Некоторые события в детстве воспринимались, как само собой разумеющееся. Ну есть и есть. А потом, спустя годы, когда понимаешь, что не бессмертен, анализируешь ситуацию, и из забавной, какой ты привык её воспринимать, она превращается в жутковатую. То есть я сначала пережила, потом вспомнила и испугалась, а потом, чтобы не бояться в одиночестве, взяла читателей в свою компанию.

Конечно, когда я пишу про истории, произошедшие лично со мной, мне легко понять все эти «девочковые» эмоции и реакции. К тому же у меня две дочери, и мои собственные воспоминания подпитываются текущей реальностью. Это придаёт достоверности повествованию. Пока веришь героям, веришь их истории.

«Ужастики» - один из самых востребованных жанров в литературе во всем мире. На ваш взгляд, почему это так?

Отвечу цитатой из «Болотницы», потому что сама я говорю это довольно часто: «Страшные истории с плохим концом нужны именно для того, чтобы ты, прочитав последнее предложение, с радостью осознал, что с тобой-то ничего такого жуткого не произойдёт, что у тебя-то всё в порядке. И это не может не радовать».

Цель ужастиков — вызвать у читателя чувство страха, добиться эмоциональной разрядки, заставить испытать те же эмоции, что на экстремальных аттракционах, при этом не подвергая свою жизнь опасности. А выброс адреналина необходим для психического здоровья.

Что вы думаете о страхе и ужасе, как о культурном феномене?

Отношение к пугающему и страшному, то, как вообще определяется опасность, как в данной культуре опознают её, как находят способы борьбы с ней или, наоборот, принимают как данность и смиряются – входит в культурный код, и во многом объясняет события прошлого и настоящего. Это необходимо для самозащиты, для сохранения идентичности, для выживания.

Ваши книги относят больше к young-adult. Зачем нужно пугать подростков? Разве это не повлияет на их психическое и эмоциональное состояние?

Поскольку эмоции страха и даже ужаса необходимы для нормального развития личности, для психического баланса, страшилки не только нужны, но и просто необходимы в любом возрасте. Всё дело в степени подачи, в градусе ужасного.

И в нашей литературе так вышло, что есть страшилки для совсем детей, где страшное подано добродушно и нейтрализовано юмором, и есть ужасы для взрослых, без пощады.

А вот аудитория десяти-пятнадцати лет, то есть средние подростки, охвачена не так хорошо. Из «Гроба на колёсиках» и «Зелёной руки» читателям сразу предлагают окунуться в Кинговскую - или Кабировскую, если говорить про отечественную литературу, - мрачноту, без перехода и жалости. Получается, что есть только иностранный Стайн, и больше ничего.

Но ведь гораздо страшнее читать про то, что может произойти с тобой, что легко встретишь в обычной жизни прямо сейчас, а не только посетив штат Мэн. Отечественные авторы страшилок для подростков практически неизвестны, представлены разве что в «Большой книге ужасов», и как будто бы ограничиваются Гоголем и Алексеем Толстым. Всё закончилось, кажется, на серии «Чёрный котёнок», о которой бывшие подростки сейчас вспоминают с такой ностальгией. На самом-то деле это не так, конечно. Но хоррор для взрослых представлен гораздо шире.

И я, как поклонница ужасов, которая не может сразу обрушить на своих детей Кинга и Симмонса, поняла, что надо срочно ситуацию исправлять.

Я до сих пор хочу услышать эти истории, и не только от себя.

Поскольку истории случились со мной-подростком, и я их рассказывала перед сном своим детям, то скорее всего градус пугающего регулируется сам собой. Я сама испугалась, я об этом рассказала и напугала других. Мол, давайте бояться вместе, потому что это не так страшно.

К счастью, могу сказать, что сейчас ситуация начинает меняться в лучшую сторону. И я рада, что не последнюю роль сыграла популярность моих историй, показала, что жанр востребован, и авторы у нас есть.

Какие сверхъестественные элементы есть в ваших книгах? Что это за существа - или речь больше о бесформенных духах? Вы придумываете их сами или берете из существующих источников?

К сожалению, у нас где-то с конца 19 века стали относиться к народной мифологии с насмешливым пренебрежением, а уж в советское время вообще, казалось, тема была интересна сугубо узким специалистам. У кого не было родственников в деревне или из деревни, тому просто неоткуда было узнать про шатанов, жабалак, болотниц, криксов-вараксов, шуликунов и злыдней. Рассказы, которые наши дети уже никогда не услышат от своих бабушек, даже потому что самим бабушкам нечего поведать. Ушли люди, ушла с ними память. Но это наша культура, уникальная реакция на какие-то переживания, травмирующие события и способы справиться с ними. Наш культурный код. Спасибо сказкам, спасибо Гоголю, Афанасьеву, Одоевскому и Алексею Константиновичу Толстому, что хоть про каких-то мифологических персонажей помним. Остальные пропали, некоторые бесследно. А бесчисленное количество сезонных духов, существ, связанных с деревенской жизнью, с выживанием в тяжелых условиях? Мифологические словари отзываются о них весьма скупо, а на самом деле они порой интереснее и ужаснее известных нам древнегреческих персонажей.

Ваши книги наполнены славянской мифологией. Я бы назвала это даже основой вашего творчества. Почему вы решили пугать не привычными всем нам «западными» вампирами, оборотнями, феями, а «нашими» лешим, водяным, бабой-ягой? Труднее ли это?

В своих мистических триллерах я обращаюсь к отечественной мифологии, фольклору, нашей культуре ужасного, которая одновременно и знакома читателю, поскольку опирается на традицию и на окружающую нас реальность, и в то же время не даёт забыть о персонажах, слабо представленных в массовой литературе.

Мы лучше знаем иностранную мифологию, нежели свою родную. И при этом никто из нас всё равно не ожидает встретить в сибирской тайге лепрекона, хотя отлично знает, что необходимо делать при столкновении с ним. И из выгребной ямы родного провинциального городка никакой кинговский клоун не вылезет, потому что у нас и клоуны по-другому выглядят. Никто же не боится Юрия Никулина. Мы ожидаем привычного для нашей среды, мы в итоге и прибегаем к самым банальным дедовским методам защиты от нечисти. И находимся в страхе и растерянности, когда осознаём, что ничего из этих методов не помним,
а на таёжную нечисть иностранные заклинания не действуют.

Когда истории из моих книг взрослые читатели сравнивают с байками, рассказываемыми у пионерского костра, узнаваемыми, будто из детства, я считаю это комплиментом. Потому что нет уже никаких пионерских костров, и дети скорее будут пересказывать друг другу сюжеты иностранных ужастиков или крипипасты про Слендермена, чем страшилки из детства своих родителей, и тем более дедушек и бабушек. Между тем они порой гораздо страшнее заимствованных, потому что место их действия – соседний двор, знакомая тебе улица, или даже твоя собственная квартира в самой обычной «панельке». И людей, попавших в эту ситуацию, ты безошибочно узнаёшь.

Можно сказать, пусть это и звучит немного пафосно, что моя миссия – не дать забыть о нашей культуре потустороннего, как части нашей общей истории.

В этом месте у меня из-за спины должна появиться из ниоткуда страшная когтистая лапа, которая одобрительно похлопает по моему левому плечу.