Евгения Микулинская
Балет как предчувствие: где в Москве встретиться с Волшебником
Современный балет — это танцевальный жанр, сочетающий в себе элементы классического балета и современного танца. Мы поговорили с Анастасией Кадрулёвой и Артёмом Игнатьевым — хореографами театра «Балет Москва» —
и узнали, как ставятся современные постановки, можно ли заменить танцоров голограммами и с какого возраста водить детей на балет.
— Как вы оказались в театре «Балет Москва»? Чем вас именно этот театр привлек? Или это, может быть, первая и единственная такая площадка?

Артём: Несколько лет назад — уже, лет семь, я думаю, — произошла смена руководства в театре. На пост директора пришла Елена Тупысева, которая пригласила нас в театр. В театре «Балет Москва» две труппы — классическая и современная, — и она хотела, конечно, найти людей, которые умеют работать с классиками, но ставят современную хореографию, поскольку ей это ближе. Мы были не единственные, кого она пригласила. Сначала делали постановки как приглашенные хореографы, сотрудничество оказалось успешным, и нас пригласили работать в театр на постоянной основе. И теперь мы...

Анастасия: Домашние хореографы.

Артём: House Choreographers называется, да. И вот уже 6 лет мы работаем здесь.

Анастасия: Да больше!

Артём: Ведем весь репертуар, репетируем. Насчёт других театров...

Анастасия: Мы делали постановки в других театрах, но не как постоянные хореографы. А временно работали с Театром балета им. Л. Якобсона в Петербурге в своё время, делали постановку в Улан-Удэ в Театре оперы и балета. В Академии Русского балета было очень много постановок, в хореографическом училище Петрозаводска.
— Выходит, нужно особое образование, чтобы ставить современный балет? Или это больше по наитию идет?

Артём: Да нет, конечно, нужно образование и знания в области современной хореографии.
Анастасия: Мы выпустились с квалификацией «профессиональные артисты балета», просто наш путь сложился через театр Бориса Эйфмана, который навёл нас на идею, что мы больше танцовщики современного танца, нежели классического.
И после того, как сначала Артём ушел из этого театра, потом я, у нас была практика, мастер-классы и работа с хореографами в современных проектах. Набрались опыта мы в итоге в этом, получили дополнительное образование такое, которое позволяет нам свободно владеть техникой и современного танца, и классического.
— А что дает современный балет такого, что не дает классический?

Анастасия: Наверное, в классическом балете всё-таки есть определенные рамки. То есть, там как азбука: он состоит из определенных движений, па, у которых есть определенные каноны. А в современном танце, в современном балете, эти каноны опускаются. При этом классического танцовщика проще научить современной хореографии, чем, например, современного научить классической. Тут всё-таки заложена форма, это как фундамент. Мы можем работать даже с классическим движением, но убрать канон классического танца, например, убрать вертикаль или убрать угол, завернуть ногу. То есть мы можем свободно находиться внутри этой формы, искажать её, как мы хотим.

— То есть меньше рамок, получается.

Артём: Да, и больше свободы выражения.

Анастасия: И возможностей чисто драматургических больше.
— Вы с опорой на это пришли к спектаклю «В режиме ожидании Годо», который был номинирован на «Золотую Маску» в 2019 году? Можете о нем рассказать?

Анастасия: По сути, идея пришла издалека. Когда я училась еще у Георгия Дмитриевича Алексидзе, он меня познакомил с Беккетом, окунул в мир этого экзистенциализма, где пространство нигде и никуда. И нам показалось, что это актуально на сегодняшний момент. Хотя очень сложно всегда брать литературную основу — много ограничений возникает. Но сама по себе история выглядела очень актуальной на тот момент.

Артём: Единственное, что мы немножко позволили себе вольность и докинули туда еще персонажей, которые тоже чего-то ищут и ждут. Условно это Мальвина или Железный Дровосек, который ждёт своего сердца. Это больше собирательные образы, конечно.

Анастасия: Всё-таки так как мы театр современный, то отталкивались от личности наших танцовщиков и пытались в каждом из них найти какую-то персонажность, ассоциацию, чтобы каждый из них мог выразить своё внутреннее ожидание. Что каждый из них ждет? Получилась своеобразная лаборатория. Плюс заболел композитор, так что постановку готовили без музыки — она была написана позже. По сути, финальная история, конечно, далека от источника. Взята лишь основная — генеральная — идея Беккета.
— Тема ожидания сейчас особенно актуальна из-за всех этих карантинов. Всё поставлено на паузу, все в ожидании чего-то. Хотелось ли бы вам всё это выразить в творчестве, сделать какую-то постановку?

Анастасия: Сейчас, наоборот, хочется чего-то совсем другого. Потому что в жизни сейчас этого так много, что хочется уйти вообще в другую сторону, если честно.
— Вы много лет работаете в паре. Каково это?

Артём: Сложно (смеются). Но по-разному бывает. Никто ни за что не отвечает, ну, то есть нет разделения, что вот кто-то берет сюжет, кто-то выбирает музыку и не лезь теперь в мою сферу. Вместе стараемся.

Анастасия: Заполняем пустоты, все время на подхвате. Когда мы сочиняем хореографию, очень удобно, что Артём сочиняет мужскую партию, а я женскую. Бывает наоборот, конечно. Всякое бывает. Но в принципе удобнее, дуэты легче делать. Потом, мне кажется, что в любом искусстве и вообще в деле, есть мужское и женское. В данном случае, на мой взгляд, вообще идеально: мы пара и в жизни, и творчестве. Конечно, бывает, мы ругаемся, спорим, но с другой стороны, есть человек, с которым я всегда могу посоветоваться, потому что когда ты делаешь что-то один, это очень сложно: не на что опереться, не у кого спросить. Артём иногда сделает что-то, чего я не могу решить, и мне кажется, что это гениально. Ещё мы с Артёмом очень разные по темпераменту, прямо противоположности. И я считаю, что это хорошо: так у нас и то, и другое есть в работах.
«Заполняем пустоты, все время на подхвате. Когда мы сочиняем хореографию, очень удобно, что Артём сочиняет мужскую партию, а я женскую. Бывает наоборот, конечно.
Всякое бывает.»‎
— Вы говорили, что с литературной основой работать сложно. А были мысли написать с нуля сюжет, самим? И что это было бы?

Артём: Мы делали работы с нуля. И это интересно, намного интереснее и даёт больше возможностей. Потому что сюжет, по сути, ограничивает. Тем более, если берешь что-то известное, как в случае с Беккетом, то сложно убедить зрителей. У каждого свой Беккет в голове.

Анастасия: Еще дело в названии. Когда в афише «Братья Карамазовы», люди скорее пойдут на Карамазовых, чем на что-то авторское. Здесь всё-таки, наверное, дело в привлечении большего круга зрителей. Хотя последний наш спектакль — «SECOND СAST» — мы делали сами. Это тоже результат работы лаборатории. И артисты не знали, что они будут делать. Мы просто начали с абсолютного нуля, без музыки, без определенного сюжета, без названия. Название у нас вообще за две недели до выпуска появилось.

Артём: Это тоже перевертыш: одну часть — «Смерть и девушка» называется — как раз на музыку Шуберта, — танцует современная труппа. А мы делали вторую часть — как второй состав вроде, отсюда и «SECOND СAST». Там своя история второстепенного человека, который всё время хочет чего-то добиться, но не понимает, добьётся или нет.

Анастасия: Мне кажется, на такие спектакли зритель сам приходит и находит какую-то историю свою внутри. То есть мы ему не навязываем её, не даём какие-то определенные рамки, не расставляем точки над i. Он вынужден сам думать, находить свои собственные мысли, ассоциации, какие-то отклики внутри себя. И здорово, когда кто-то потом сам подходит и рассказывает, что он увидел. Это, как мне кажется, самое ценное.
— Расскажите, пожалуйста, про «Дюймовочку». Это такой классический детский сюжет, на котором многие выросли. И было бы интересно узнать, как вы его ставили, что в нем нашли.

Анастасия: …собственно, когда у нас дочка родилась, я ей часто читала «Дюймовочку». Поэтому когда поступило предложение от Елены Тупысевой поставить детский балет, первое, что пришло в голову — это «Дюймовочка», потому что она очень танцевальная. Потом я вспомнила про «Времена года» Чайковского — это всё стыкуется, ведь Дюймовочка проходит все эти четыре этапа, четыре времени года, и возвращается опять, находит своего принца. Но нам не хотелось иллюстрировать историю полностью. Поэтому мы решили сделать такое двоемирие — для балетной основы это всегда хорошо работает, — и развили вторую линию — девочки Сони, которая придумывает себе маленькую девочку, потому что у нее нет друзей, кроме мягких игрушек. По сути, у нас получился балет о духовном становлении вот этой девочки Сони.

Артём: О духовном взрослении.

Анастасия: О духовном взрослении, да, потому что она проходит этапы, когда теряет своего маленького друга. То есть это не просто про Дюймовочку.
— Сейчас работаем с детскими писателями, и они нам говорят, что писать для детей гораздо сложнее, чем писать для взрослых, потому что и ответственность больше, и это их действительно духовно развивает и закладывает жизненный фундамент. Так ли это с детскими спектаклями, например? Сложнее делать, чем для взрослых?

Артём: Да, наверное. Здесь много аспектов, сложностей. Хореография должна быть более говорящая, чтоб жест был более значимый для ребенка. Для взрослого можно делать абстрактно, так скажем.

Потом, по динамике спектакля — дети не могут смотреть 10-минутную сцену без развития, и приходится идти такими — к сожалению или к счастью — клиповыми штуками: 3-4 минуты и всё время меняешь, меняешь действия, картинку, музыку, чтобы у ребенка всё время был крючок для внимания. Потому что даже на «Дюймовочке» я часто сижу в зале и чувствую момент, где мы провалились, потому что дети начинают ползать, отвлекаться, маму спрашивать «Как дела?», «Когда пойдём домой?».

Анастасия: Плюс это, наверное, дороже. Сложно сделать нормальный двухактный спектакль в футболке и трениках. Тебе нужно постоянно картинку менять. И чем она будет красочнее, чем контрастнее с предыдущей, тем лучше. Декорации, костюмы, — всё это сложно продумывать с художником и безумно дорого, как правило.
— С какого возраста вы вообще рекомендуете детей водить на балет? Меня вот таскали с 3-4 лет, мне было очень скучно.

Артём: «Дюймовочка» у нас 3+ идёт.

Анастасия: Вообще 0+ стоит даже.

Артём: Ну, туда приносят грудничков. И мы со своей маленькой ходили. Бывает, выносят-вносят. Люди ходят с малышами.

Анастасия: И потом, мне кажется, это очень индивидуальная штука — с какого возраста.
Каждый ребенок всё равно по своему внутреннему ощущению, характеру — разный. Грудничок может сидеть и два акта с интересом смотреть, а некоторые и в пять лет не могут усидеть на одном месте, или в 6. Темпераменты разные у всех, поэтому всё индивидуально.
— Некоторые и в 30 не могут.

Артём: Потом у нас (я не про театр «Балет Москва») не так много детских балетов как будто бы. «Щелкунчик», «Лебединое озеро» — выбор невелик.

— Но вы отчасти пополнили его «Волшебником страны Оз», премьера которого состоится уже 29 ноября в Центре им. Вс. Мейерхольда. О чём он будет, на кого нацелен?

Артём: «Волшебника...» мы тоже делаем по книге, хотя многое оттуда переосмысливается и выкидывается. Мы решили погрузить зрителя в компьютерный мир, пиксельный, и Изумрудный город — это такая компьютерная игра, которую проходит главная героиня Элли. Но если в «Дюймовочке» это было взросление девочки, то здесь больше про ценности семейные, коллективные. Про семью, наверное, так как она возвращается к родителям. У нас не дядя и тётя, а родители. Этакий квест.

Анастасия: К тому же, эта книга была очень популярна в моем детстве. И допустим, если я ровесникам говорю, что мы ставим «Волшебника Изумрудного города», они сразу: «А, здорово! Я приду!». То есть это делается для родителей, которые приводят детей. И штука в том, что каждый ребенок, который придет на этот спектакль, должен быть немного подготовлен. Потому что балет такая вещь, которая не рассказывает, а больше предлагает квест для зрителя на разгадку, что он видит сейчас — кто это, где они. Поэтому если ребенок будет знать фабулу, для него будет как раз интересно. Он попадает не в тот книжный мир, про который ему мама с папой читали, с определенными иллюстрациями и картинками, а в какой-то немножко другой, переосмысленный, но ближе к его современному видению. Ибо сейчас дети растут на этом. И для них мы сделали соединяющую линию между литературной основой и тем миром, в котором они живут сегодня.
— А технологически как будет этот компьютерный мир создан?

Артём: Мы что в «Дюймовочке», что здесь, будем работать с видео. Но в «Волшебнике…» хотим сделать проекцию на пол и на задник, на экран, все будет максимально просто сделано. У нашего театра нет площадки. Приходится арендовать сцену. Поэтому каждый монтаж спектакля, каждая подготовка к нему — это, к сожалению, целое событие. И мы не можем провести на сцене неделю. Чаще мы выпускаем за 3-4 дня премьеру, заходим на площадку и этого мало.

Анастасия: У нас нет такой задачи — сделать компьютерный мир. Это не полностью повторение детских планшетных и компьютерных историй. Музыку нам пишет Мурат Кабардоков, который достаточно академический композитор. Он смешал электронику и академичность. И мы во всем этого придерживаемся — не уходим в абсолютную современность, в эту компьютерную квадратность, но и не делаем супер-академично.
— Расскажите, есть ли у вас какая-то идея, может быть, по компьютерной игре поставить балет? Что-то такое, что трудно реализовать, но очень хочется, если бы были неограниченные ресурсы.

Анастасия: Вообще тема космоса нас очень интересует.

Артём: Космос, да. Мне вот было бы интересно еще с голографическими танцовщиками поработать, например.

— А такое есть уже?

Артём: Есть голограммы. Уже можно декорации, например, чисто теоретически голографические делать. Мне кажется, и робототехника двигается вперед. С Алисой поработать, с Сири. Тут требуются, конечно, другие ресурсы, другие крюки. Живое тело, наверное, никогда не выйдет из моды. Но чуть-чуть заглянуть вперед в танце, в балете всегда можно.